ко Дню Рождения Владимира Высоцкого

[Лето]

просто послушаем хорошую музыку и стихи

О, високосный год – проклятый год Как мы о нем беспечно забываем И доверяем жизни хрупкий ход Всё тем же пароходам и трамваям А между тем в злосчастный этот год Нас изучает пристальная линза Из тысяч лиц – не тот…, не тот…, не тот… Отдельные выхватывая лица И некая верховная рука, В чьей воле все кончины и отсрочки, Раздвинув над толпою облака, Выхватывает нас поодиночке. А мы бежим, торопимся, снуем, — Причин спешить и впрямь довольно много — И вдруг о смерти друга узнаем, Наткнувшись на колонку некролога. И стоя в переполненном метро, Готовимся увидеть это въяве: Вот он лежит, лицо его мертво. Вот он в гробу. Вот он в могильной яме… Переменив прописку и родство, Он с ангелами топчет звездный гравий, И все что нам осталось от него, — С полдюжины случайных фотографий. Случись мы рядом с ним в тот жуткий миг — И Смерть бы проиграла в поединке… Она б она взяла за воротник, А мы бы ухватились за ботинки. Но что тут толковать, коль пробил час! Слова отныне мало что решают, И, сказанные десять тысяч раз, Они друзей — увы! — не воскрешают. Ужасный год!… Кого теперь винить? Погоду ли с ее дождем и градом? …Жить можно врозь. И даже не звонить. Но в високосный год держаться рядом. Филатов

[Елена Светлая]

Благодарю за блог, Лето!

Смеюсь навзрыд, как у кривых зеркал,
Меня, должно быть, ловко разыграли:
Крючки носов и до ушей оскал —
Как на венецианском карнавале!

Вокруг меня смыкается кольцо,
Меня хватают, вовлекают в пляску.
Так-так, моё нормальное лицо
Все, вероятно, приняли за маску.

Петарды, конфетти... Но всё не так!
И маски на меня глядят с укором,
Они кричат, что я опять не в такт,
Что наступаю на ноги партнёрам.

Что делать мне — бежать, да поскорей?
А может, вместе с ними веселиться?..
Надеюсь я — под масками зверей
Бывают человеческие лица.

Все в масках, в париках — все как один,
Кто — сказочен, а кто — литературен...
Сосед мой слева — грустный арлекин,
Другой — палач, а каждый третий — дурень.

Один — себя старался обелить,
Другой — лицо скрывает от огласки,
А кто — уже не в силах отличить
Своё лицо от непременной маски.

Я в хоровод вступаю, хохоча,
И всё-таки мне неспокойно с ними:
А вдруг кому-то маска палача
Понравится — и он её не снимет?

Вдруг арлекин навеки загрустит,
Любуясь сам своим лицом печальным;
Что, если дурень свой дурацкий вид
Так и забудет на лице нормальном?!

За масками гоняюсь по пятам,
Но ни одну не попрошу открыться:
Что, если маски сброшены, а там —
Всё те же полумаски-полулица?

Как доброго лица не прозевать,
Как честных отличить наверняка мне?
Все научились маски надевать,
Чтоб не разбить своё лицо о камни.

Я в тайну масок всё-таки проник,
Уверен я, что мой анализ точен,
Что маски равнодушья у иных —
Защита от плевков и от пощёчин.
_____________________________________

В.Высоцкий, 1970

[Лето]

Александр Ткачев ПЕСНЯ Что так тихо... кричу, а вокруг пустота. Сон от яви уже не могу отличить. Эй, апостол, давай закрывай ворота, Никого не впускай, на земле дай пожить! Эту горечь тебе ни за что не понять, Там ведь в небе для вас херувимы поют. Спрячь ключи от ворот, погоди отворять, Ведь его на земле песни новые ждут.       Но все кончено, крик оборвался.       Спазмой сжатое горло немеет.       Мир проснулся и не разрыдался.       Видно, мир безнадежно стареет. Что ж, помянем его, пусть наступит покой. Мы устали рубцы до крови раздирать, Кулаками бить в грудь, захлебнувшись строкой, А потом, похмелясь, все по новой прощать. Да и совесть молчит - неуютно ей тут, Лишь заденет струну - испугавшись замрет. Наши музы оркестрами сводными лгут, Только сердце в набат, словно колокол, бьет.       Перестроить охрипшую лиру       Не хватило годов, слава Богу.       И надорванный голос по миру,       Как в войну, объявляет тревогу. Все молчали, лишь струны не дали уснуть: "Где же ваши слова, где же ваши дела?" В темноте, задрожав, пробивали нам путь, Ну, а нас, как слепцов, наша совесть вела. И уж каждый слова для себя подобрал, Только рта не раскрыть и не выплюнуть их, Но нашелся чудак, что за всех откричал, И за всех отстрадал, да сорвался, затих.       Ax, как трудно болеть за Рассею.       Каждый крик - в сердце пуля шальная,       И рыдать, и смеяться над нею,       Материться, шепча "дорогая"... Как хотелось писать о любви, о весне, О прозрачных мечтах с голубым кораблем. Но когда в душах хворь, боль дрожит на струне, Все же морщась - не мед - зелье горькое пьем. Вот бы песню сложить, чтобы враз обо всем, Только сердце одно, да и жизнь коротка. Почему ж, как струну, свои нервы мы рвем? Знать, отступит болезнь, знать, цена велика!       Ах, как тошно от сладкой надежды.       Век не наш - времена исцеленья.       Но меж прошлым и будущим между       В души брошены зерна сомненья. Мне бы зубы сомкнуть, закусить бы губу До кровавых молитв, до вопросов немых, Бросить к черту дела, да задуть в ту трубу, Созывая всех тех, кого нету в живых. И - последний парад, и - по коням, вперед! Пусть несется в сердцах сумасшедшая рать. А стрела своего адресата найдет, Ведь ей право дано второй раз выбирать.       Не окончена времени повесть,       И ни племени нет, и ни роду,       Лишь на совесть зарытая Совесть       На Ваганьково, справа от входа...

[Лето]

Римма Казакова

ЗАПОЗДАЛОЕ ЗАКЛИНАНИЕ
Памяти Владимира Высоцкого

Какие песни ни пропеты,
лишь ими дни не исчисляй.
Не исчезай с лица планеты,
прошу тебя, не исчезай!
Ты жил не зря, ты много сделал,
но нежно, неутешно жаль
живой души, живого тела!
Прошу тебя, не исчезай!
Не только - нотою упрямой
захлестывая мир и зал,-
как для любимой, как для мамы,
жив, во плоти - не исчезай!
Оправдывай хулу, наветы,
озорничай, дури, базарь
и лишь с лица своей планеты,
прошу тебя, не исчезай.
Горячкой глаз, парком дыханья,-
даритель правды, маг тепла,-
с Таганки, из любых компаний
не исчезай, прошу тебя!
В календаре не смею метить
твою посмертную зарю.
Мне говорят: исчез в бессмертье.
- Не исчезай!- я говорю.
А ты, что пел, как жил, нелживо,
смеешься: мол, себя не жаль...
И говоришь всему, что живо,
и мне, как всем:- Не исчезай!...

[Лето]

[Лето]

Aлександр Городницкий * * *  Погиб поэт. Так умирает Гамлет, Опробованный ядом и клинком. Погиб поэт, а мы вот живы - нам ли Судить о нем, как встарь, обиняком? Его словами мелкими не троньте: Что ваши сплетни суетные все? Судьба поэта - умирать на фронте, Мечтая о нейтральной полосе. Где прежние его единоверцы, Надежные и близкие друзья? Погиб поэт - не выдержало сердце,- Ему и было выдержать нельзя. Толкуют громко плуты и невежды Над лопнувшей гитарною струной. Погиб поэт, и нет уже надежды, Что это просто слух очередной. Теперь от популярности дурацкой Ушел он за иные рубежи. Тревожным сном он спит в могиле братской, Где русская поэзия лежит. Своей былинной не растратив силы, Умолк поэт, набравши в рот воды, И голос потерявшая Россия Не замечает собственной беды. А на дворе - осенние капели И наших судеб тлеющая нить. Но сколько песен все бы мы ни пели, Его нам одного - не заменить.

[Лето]

Валентин Гафт

ХУЛИГАН

Мамаша, успокойтесь, он не хулиган.
Он не пристанет к Вам на полустанке.
В войну (Малахов помните курган?)
С гранатами такие шли под танки.

Такие строили дороги и мосты,
Каналы рыли, шахты и траншеи.
Всегда в грязи, но души их чисты.
Навеки жилы напряглись на шее.

Что за манера - сразу за наган?!
Что за привычка - сразу на колени?!
Ушел из жизни Маяковский-хулиган,
Ушел из жизни хулиган Есенин.

Чтоб мы не унижались за гроши,
Чтоб мы не жили, мать, по-идиотски,
Ушел из жизни хулиган Шукшин,
Ушел из жизни хулиган Высоцкий.

Мы живы, а они ушли Туда,
Взяв на себя все боли наши, раны.
Горит на небе новая звезда -
Ее зажгли, конечно, хулиганы.

[Лето]

ПАМЯТИ ВЛАДИМИРА ВЫСОЦКОГО
Не называйте его бардом.
Он был поэтом по природе.
Меньшого потеряли брата -
Всенародного Володю.

Остались улицы Высоцкого,
Осталось племя в Леви-страус,
От Черного и до Охотского
Страна неспетая осталась.

Вокруг тебя за свежим дерном
Растет толпа вечно живая.
Ты так хотел, чтоб не актером -
Чтобы поэтом называли.

Правее входа на Ваганьково
Могила вырыта вакантная.
Покрыла Гамлета таганского
Землей есенинской лопата.

Дождь тушит свечи восковые...
Все, что осталось от Высоцкого,
Магнитофонной расфасовкою
Уносят, как бинты живые.

Ты жил, играл и пел с усмешкой,
Любовь российская и рана.
Ты в черной рамке не уместишься.
Тесны тебе людские рамки.

С какою страшной перегрузкой
Ты пел Хлопушу и Шекспира -
Ты говорил о нашем, русском,
Так, что щемило и щепило!

Писцы останутся писцами
В бумагах тленных и мелованных.
Певцы останутся певцами
В народном вздохе миллионном..
Вознесенский

[Лето]